По тому, как дети "видят" мир, мы знаем, что они мыслят не так, как взрослые. Все следующие примеры взяты из реальной жизни.
Алина (трех лет): "У меня в животике боль".
Мама: "Ляг, и она пройдет".
Алина: "А куда она пройдет?"
Наивный вопрос Алины крайне важен. Обнаруживает ли этот вопрос примитивное понимание боли, характерное для детей и потом исчезающее? Следует ли матери Алины просто отмахнуться от этого вопроса? Пиаже рассматривал когнитивное развитие как процесс созревания, проходящий через хорошо различимые стадии к конечной цели - зрелому мышлению. До определенного возраста, утверждает Пиаже, высказывания детей обнаруживают незрелое мышление, и поскольку в это время вмешательство учителя-взрослого мало влияет на созревание когнитивных структур, родители и учителя могут не принимать всерьез подобные алогизмы Алины. Иллюстрируя незрелое мышление маленьких детей, Пиаже приводит следующий пример:
Взрослый: "Что делает луна, когда ты идешь гулять?"
Ребенок: "Она идет за мной".
Взрослый: "Почему?"
Ребенок: "Ее заставляет идти ветер".
Взрослый: "А разве ветер знает, куда ты идешь?"
Ребенок: "Да, всегда".
На самом деле взрослому тоже кажется, что луна повсюду следует за ним, однако взрослый, если он не поэт или душевнобольной, отметает это восприятие как иллюзию. Дети же относятся к нему серьезнее, к тому же сказки и детские стишки способствуют появлению у них анималистического мышления (предметы и силы природы живые и, подобно людям, чего-то хотят), однако предполагается, что с началом школьного обучения дети вырастают из такого способа мышления.
Следует ли воспринимать вопрос Алины насчет боли в животике как свидетельство ее примитивного мышления, из которого она вырастет естественным образом? Есть и лучший способ отреагировать на подобный вопрос ребенка. Его можно принять как приглашение к игре, в которой ребенок и взрослый вместе подумают над тем, что такое боль и в каком смысле она "проходит". Кажется странным, когда впервые задумаешься над этим, что боль проходит, но не приходит в другое место. Боль может также вернуться, даже вернуться в то же самое место, хотя в промежутке ее нигде не было. Взрослому все это уже известно, но лишь благодаря наивному вопросу ребенка взрослый внезапно обнаруживает, что он это знает. Вопрос о том, как заставить боль пройти, принадлежит медицине и психологии, однако вопросы о природе ментальных состояний вроде боли - где она и что значит для боли пройти - это вопросы, над которыми вправе задуматься любой. Подобно многим другим детям, Алина в сущности показывает, что она готова задаваться вопросами, бросающими вызов даже склонному к размышлениям взрослому.
Ясень, несколькими месяцами старше Алины, спрашивает: "Мы живем или нас показывают по видео?". Вопрос Алины вовсе не так прост и свидетельствует о том, что ребенок начал различать прямые передачи по телевидению и видеозаписи. Его вопрос сходен с вопросом шестилетнего Васи: "Откуда мы знаем, что все это не сон?". Аналогичный вопрос мы находим в диалоге Платона Теэтет, и он же образует центральную проблему философии другого великого мыслителя, Рене Декарта. Самое любопытное в вопросе о сне - это мысль о том, что любое свидетельство того, что мы не спим, тоже может нам присниться. Таков же вопрос о видео. Все, что доказывает нам, что идет прямая телевизионная передача (например, титры на экране: "Прямая трансляция"), могло быть заранее записано. Вопрос Ясеня - это скорее вопрос, откуда я знаю, что сейчас не сплю (а не вопрос, как убедиться в том, что не все - сон), и этот вопрос подразумевает, что иногда я бодрствую. Проблема здесь в том, как выяснить наверняка, в каком состоянии я нахожусь в данный момент. Вопрос Ясеня также предполагает, что одни события происходят в жизни, а другие записаны на видеопленке. Загадка в том, какие где. Отец Васи, заинтересовавшись, спрашивает сына, как бы он сам ответил на свой вопрос. Вася отвечает: "Я не думаю, что все это - сон, потому что во сне люди не приходят спрашивать, снится это или не снится". Такой ответ удовлетворит не всякого, но несомненно является шагом в нужном направлении.
Мышление детей может показаться удивительно наивным, однако оно напоминает нам о наиболее существенной особенности человеческого опыта - его зависимости от точки зрения. Четырехлетний Костик, который часто наблюдал, как исчезают вдали самолеты, впервые в полете сам. Когда самолет выравнивается на высоте полета, ребенок с удовлетворением и одновременно с недоумением замечает отцу: "А тут всё не становится меньше". Взрослые, которые улыбнутся наивности Кости, вряд ли сами в состоянии объяснить, как они ежедневно судят о размерах предметов.
Иногда мышление ребенка наигранно скептично, и взрослому следует подумать, не вступить ли в игру. Например, мать говорит ребенку (назидательно): "Ты не можешь находиться сразу в двух местах", на что ребенок шаловливо отвечает: "А ты можешь, ты же можешь быть в доме и на кухне". Взрослый скорее всего недооценит эту детскую логику в духе Алисы в Стране Чудес и ответит строгим: "Ты отлично понимаешь, что я имею в виду!", но лучше бы похвалить ребенка за сообразительность подкрепляющим "Это верно", а затем рассмотреть, в каких случаях это верно, чтобы исключить алогизмы (например, нельзя одновременно находиться вне и внутри дома).
Порой в детской мысли выражается тревога, а не просто удивление или озадаченность. Размышляя над тем, что помимо книг, игрушек и одежды у него есть две руки, две ноги, голова и что это его игрушки, его руки, его голова и т.п., шестилетний Константин задается вопросом: "Что из всего этого я сам?". В это время он размышлял о смерти своей собаки, попавшей под машину. Родитель или учитель, поддерживающий близкие отношения с ребенком, обычно знает, когда такое обсуждение следует продолжать дальше, а когда разговор разумнее перевести на другую тему. Конечно, родителям, которым трудно справиться с собственной тревогой, например по поводу смерти, будет гораздо легче сменить тему. Они должны, однако, осознавать, что для подлинно тревожного ребенка смена темы таит свои опасности и уход от обсуждения порождает новые тревоги. В случае Костика хорошим выходом из положения могло бы стать обсуждение того, что у стола, к примеру, есть его крышка и его четыре ножки, даже если у стола ничего, кроме крышки и ножек, нет. Части тела Костика включают голову, туловище и конечности, однако тот факт, что все они его части тела, не доказывает и не опровергает того, что помимо частей существует их владелец - разум или даже бессмертная душа. И разум, и душа - это тоже его разум и его душа.
Иногда дети спрашивают, с чего все началось, и не удовлетворяются до конца ни религиозным ("Бог создал небо и землю"), ни научным (Большой взрыв) объяснением. Девятилетний Николай рассуждает: "Вселенная - это всё и всюду. Но если был Большой взрыв или что-то такое, то в чем он произошел?". С вопросом Николая нелегко справиться и самому умному ученому.
Подобно взрослым, дети порой думают о том, должны ли были события произойти так, как это случилось. В семь лет Максим случайно уронил свою любимую виолончель, и она разбилась. Мучимый раскаянием, он сначала пожелал, чтобы все это было видеопленкой, которую можно перемотать и пустить сначала. Позже он прибавил: "Так ведь все случится снова, потому что пленка-то одна".
Детское мышление нередко отражено и в сказках для детей. Те из них, которые уважительно относятся к мышлению детей, предлагают им своего рода "мысленные эксперименты", полные глубокого смысла. Примером может служить история Железного Дровосека из Волшебника Страны Оз Фрэнка Баума. Повествование о том, как Дровосеку отрубали по одной части тела, которые каждый раз заменялись на железные, заставляет размышлять, в какой степени и при каких условиях идентичность индивида сохраняется при замене его отдельных частей. Встреча Дороти с деревом, на котором растут коробки для завтраков (в сказке Баума Озма из Страны Оз) заставляет задуматься над тем, знаем ли мы наперед, что в реальном мире нет таких деревьев с листьями-салфетками и плодами-коробками, в которых лежат сандвич с ветчиной, маринованный огурчик и кусочек бисквитного торта.
